28. ТАЙНА ГРУСТНОГО ШТУРМАНА

По мере продвижения вверх по реке Укаяли течение становится все сильнее, берега все выше, а водовороты все более бурными. Не раз «Синчи Рока» с трудом пробиралась через этот водяной хаос, и не один раз грозила нам гибель. В таких водоворотах два года тому назад затонул пароход «Укаяли», принадлежавший Ларсену — нашему капитану и владельцу «Синчи Рока».

Водовороты, попадавшиеся на нашем пути весь день, преследуют нас и ночью, во сне. Нас душат кошмары. Обливаясь потом, с пульсом, бьющим в висках подобно молоту, мы судорожно хватаемся за поручни коек.

Однажды ночью я снова очнулся от глубокого сна. Машины замерли. В темноте слышен треск ломающегося дерева. Я успокаиваю себя тем, что это мне грезится и что я во сне вижу, как разваливается пароход. Но вдруг в тишину врывается пронзительный вой сирены, долгий, отчаянный сигнал бедствия, и я вскакиваю на ноги как безумный. Нет, это не сон! Последние сомнения развеялись, когда я услыхал топот мчащихся по палубе людей. Тут же я почувствовал толчок, от которого стены моей каюты затрещали. Спящий рядом Чикиньо проснулся и дико заорал от страха.

— Ой, мне приснилось что-то ужасное, — застонал он.

— Ничего удивительного.

— А что случилось?

— Не знаю. Видимо, что-то очень неприятное…

Вдруг на палубе раздался нервный окрик Ларсена: «Свет, свет, сто чертей вас возьми!» На носу парохода вспыхнул рефлектор. Из темноты вынырнули мощные ветви огромного дерева. Оказывается, пароход наскочил на дерево, расщепил его со страшной силой и сам едва не опрокинулся.

— Что за черт? — опять послышался в темноте голос Ларсена. Он в бешенстве набросился на штурмана, по вине которого произошел весь этот скандал. Штурман в ответ бормотал себе под нос что-то нечленораздельное.

— Зачем ты, подлец, вел пароход на берег?! — захлебывается Ларсен. — Говори, красная собака! Зачем ты так рулил?..

— На реке пни… — бормочет штурман.

— Лжешь, хам, нет никаких пней!

— Туман, — оправдывается штурман.

— Лжешь, нет никакого тумана! Пьян ты, что ли?

Взбешенный Ларсен замахнулся на штурмана, собираясь его ударить, но, заметив меня, с трудом сдержался и обратился ко мне:

— Вы видите туман?! — шипит он возмущенно.

Трудно сказать, что вижу: тумана нет. Я смотрю внимательно на штурмана. Это тот грустный индеец из Пунхана, у которого такой странный взгляд. Сжавшись, он сидит на лавке, мрачный и апатичный, точно не слыша угроз Ларсена, и не обращает никакого внимания на волнение окружающих. Трудно его понять. Так, не двигаясь, сидит он обычно часами, и никто не знает, какие мысли бродят в его индейской голове.

Под утро он выходит из этого оцепенения, как ни в чем не бывало становится у руля, сменяя товарища, и весь день безукоризненно ведет пароход.

Вот какие сны мучат нас на реке Укаяли. А к вечеру, когда близится час солнечного заката и тропических чар, когда в небе плывут неистовые пурпурные облака, трудно поверить, что все это явь, а не сон. А может быть, действительно, это только сон — индейцы и колибри, радужные облака и странные штурманы, мощная река и экзотические леса, в которых плутает путник из Польши?

29. ПАУК-ВЕЛИКАН

На «Синчи Рока» капитан Ларсен завел электричество, и этим, несомненно, перещеголял своих конкурентов — пароходы «Либертад» и «Либерал», где имеются только керосиновые лампы. Два десятка электрических лампочек, освещающих ночью палубу, производят немалую сенсацию на всем протяжении реки Укаяли, — две тысячи километров. Сияние тысячи свечей придает тропическому лесу дьявольское очарование, сеет на берегах реки переполох и ужас, будоражит и пробуждает от спячки все живущее, ослепляет и нарушает равновесие природы.

Но прежде всего привлекает на палубу лесных обитателей. Бесчисленные насекомые летят на свет, садятся вокруг ламп, ошалелые и безоружные. Свет опьяняет их. В эту минуту ничего не стоит поймать их и отправить в банку с ядом.

Моя коллекция быстро пополняется сказочными богатствами. Но на пароходе у меня появились серьезные соперники: пауки! Как известно, это профессиональные, прирожденные охотники, и разбойничают они свирепо.

Над обеденным столом под потолком висит самая мощная на пароходе лампочка, и ее сияние привлекает наибольшее количество насекомых. И вот однажды из ближайшей щели стремительно выскакивает огромный волосатый паук-птицеед [48] — настоящий великан! — и почти из-под рук выхватывает у меня великолепного шелкопряда. Птицеед не слишком приятное соседство для человека, и капитан Ларсен решает устроить на него охоту. Увы, «Синчи Рока» такая старая посудина, что глубоких щелей в ее крыше сколько угодно. Паука поймать не удалось, и с его пребыванием на пароходе пришлось смириться.

Впрочем, этот паук оказался очень тактичным разбойником. Он как истинно сильный и великий воин держался скромно, не мозолил глаза и показывался лишь один раз в сутки, примерно через час после захода солнца. Тогда он молниеносно выскакивал из своего укрытия, нацеливался на самую аппетитную ночную бабочку и, сцапав ее, возвращался в свою щель. После этого он не появлялся, уступая поле боя мне, двуногому охотнику. Тогда я уже без страха мог заняться охотой.

— Я его не люблю! — изрекает Чикиньо и называет паука «тенентом», ибо «тененты» преследуют его отца и он питает к ним непреодолимое отвращение. — Я бы ему этого не простил…

— Так поймай его! — подшучиваю я.

— И поймаю, обязательно поймаю! Вот увидишь, поймаю.

— Посмотрим.

И вот Чикиньо, вооружившись палкой, метлой и сеткой для ловли бабочек, притаился у щели. С похвальной выдержкой он просидел один вечер, второй, третий. Весть о его воинственных намерениях разносится по палубе, и все пассажиры восхищаются им. Некоторые пытаются помочь и принимают участие в засаде.

Неизвестно, пронюхал ли паук что-либо, или же Чикиньо выбрал неудачное время для охоты, но «дичь» не показывала носа, и физиономии молодого охотника и его сообщников с каждым днем все больше вытягивались. На третий вечер Чикиньо швырнул на пол метлу и заявил:

— Он перебрался в другое место.

— Неужели?

— Либо его уже нет в живых…

— Ну, конечно, он испугался тебя и умер от страха…

Чикиньо в бессильном гневе поглядел на потолок, куда в последний раз улизнул хищник, и снова упорство и ожесточение заблестели в его черных глазенках.

— Терпение, — говорю я, — похвальное качество охотника.

— Сам знаю, — ворчит молодой энтузиаст. — А я говорю тебе, что его уже нет!

На следующий вечер на палубе неописуемый крик и суматоха. Чикиньо вопит что есть мочи, задыхаясь от восторга; пассажиры несутся к нему со всех ног и тоже орут, капитан вылетел из своей каюты, я опрокинул на ходу скамейку.

— Есть! Есть! Поймал! — несутся радостные крики.

Да, Чикиньо поймал паука. Только что хищник появился, наконец, на потолке, мальчишка метлой стряхнул его на пол и проткнул вилкой. Теперь победитель приплясывает на палубе, размахивает своей добычей и сует ее всем под нос. Волосатый паук величиной с растопыренную ладонь бессильно перебирает лапами.

— Нужно его убить, — предостерегаю я.

Но Чикиньо не боится живого паука, он высоко держит его в руке и издает победные вопли. И вдруг случилось несчастье. Очевидно, мальчик неосторожно дернул рукой. Паук соскользнул с вилки на пол и, не теряя времени, помчался к куче свернутых канатов. Все бросились за ним, но, увы! Паук пропал.

Среди пассажиров мнения разделяются: одни утверждают, что паук, проколотый вилкой, все равно сдохнет, другие — что он выздоровеет.

Растерянный Чикиньо совершенно убит.

— Вот видишь, — говорю я с напускной серьезностью, — фортуна изменчива. Но истинный философ должен принимать спокойно и победы и удары судьбы.