Уинтон, впоследствии проверивший на месте деятельность этих экспедиций, утверждает, что это был сплошной блеф. Располагая крупными средствами, участники экспедиций — люди, для этого дела мало подходящие, — заботились только о собственных удобствах и широко рекламировали свою деятельность в прессе, что и создало истории Фосетта мировую известность. Они разъезжали в комфортабельных лодках по Шингу [31] и вообще не искали Фосетта там, где он вероятней всего пропал. По-видимому, Фосетт погиб либо в лесах между истоками реки Шингу (их не меньше пяти), либо восточнее — между Шингу и Риу-Мортис, а спасательная экспедиция держалась у берегов реки, не отваживаясь углубиться в чащу.

В начале 1933 года Уинтон сам исследовал окрестности реки Шингу, направляясь с востока на запад. Когда он добрался до реки Арагуая, его люди взбунтовались и отказались идти дальше. Тогда он нанял других бразильцев, готовых на все, и, продираясь сквозь чащу, добрался с ними до Риу-Мортис. Здесь у индейцев бакари он выяснил, что Фосетт (судя по описанию, это был именно он) дошел до Риу-Мортис, оставался здесь в течение года, а затем двинулся обратно на запад, к истокам Шингу. Узнав об этом, Уинтон решил немедленно двинуться по его следам, но во время переправы через реку лодки со всем снаряжением экспедиции погибли, и Уинтону, измученному и заболевшему малярией, пришлось повернуть назад, чтобы поскорее добраться до цивилизованного мира.

Во всяком случае, экспедиция Уинтона дала важные результаты: она доказала, что Фосетт погиб не сразу, как это считали раньше. Почему Фосетт появился у Риу-Мортис один, без своих спутников, — пока еще загадка. Уинтон, которого первые неудачи не сломили, вскоре снова отправится на поиски. На этот раз он пойдет вверх по реке Шингу, к ее истокам и подробно исследует лес у притока Кулуэни, где, по мнению Уинтона, вероятнее всего обнаружатся следы Фосетта.

Итак, жив Фосетт или нет? Возможность того, что он взят в плен индейцами бакари, Уинтон исключает: это не в обычае индейцев. Следовательно, если Фосетт не погиб, — а Уинтон в этом убежден, — он поселился где-то в лесах у гостеприимных индейцев. Индейцы племени бакари славятся своим мягким характером и гостеприимством, а в семье Фосеттов уже бывали случаи бегства на лоно природы. Учитывая романтические наклонности полковника, можно допустить, что нечто подобное случилось и на этот раз. Вся ошибка в том, что до сих пор Фосетта толком не разыскивали. Банда дармоедов тратила напрасно средства его друзей и занималась только саморекламой.

Уинтон ведет поиски за свой счет и на свой риск. Увенчаются ли они успехом? Не знаю. Во всяком случае, глаза его полны энергии.

Два дня спустя мы сердечно распрощались с ним в порту Манаус. Пароход Уинтона отправляется вниз по Амазонке, к устью реки Шингу, а мой — вверх, до Икитоса. Мы пожелали друг другу успеха. Уинтон поклялся, что переворошит землю и небо, но Фосетта отыщет.

Посмотрим, сдержит ли он эту клятву! [32]

13. НАСЕКОМЫЕ НА ПАРОХОДЕ

В Манаусе мы заканчиваем путешествие на «Гилярии» и пересаживаемся на другое судно — «Белем». Судно принадлежит «Эмзон Ривер Стим Навигейшен Компани» и курсирует исключительно по Амазонке. Эта широкая и плоская коробка в течение месяца проплывает всю реку от устья Пара до города Икитоса в Перу.

Пароход мы сменили, а река осталась все та же — огромная и желтая, и окаймляет ее та же стена сплошного леса. По-прежнему с обоих берегов свисают над рекой и лезут в воду буйно раскинувшиеся ветви деревьев. Пальмы всех видов гордо вздымают в небо свои верхушки — утром, в лучах восходящего солнца, они кажутся розовыми, а вечером фиолетовыми.

С палубы парохода мы смотрим на все это, словно зрители в театре. Часто мы плывем у самого берега, и тогда из лесу доносятся к нам бесчисленные голоса птиц. Какое же здесь неизмеримое богатство пернатого мира! Над водой проносятся цапли, аисты, ибисы, чайки и огромные зимородки. Истошно орут полчища зеленых попугаев. Ветви ближайших к реке деревьев временами резко раскачиваются. Мы не видим виновников, но догадываемся, что это обезьяны.

Каждый день мы причаливаем к берегу у какого-нибудь полуразрушенного селения, и каждый день у нас на столе свежие цветы. И какие цветы! Настоящие, бесценные амазонские орхидеи, сказочные каттлеи всевозможных расцветок. А на палубу слетаются крылатые гости. Днем прилетают к нам красные бабочки — парусники. Они садятся на снасти, на скамьи, но поймать их трудно — они пугливы. За ними с азартом охотится маленький Чикиньо. Он с матерью тоже пересел на «Белем». Мальчик, невзирая на адову жару, весь день неутомимо носится по палубе с сеткой в руках, подкарауливая добычу. Если что-нибудь поймает, то вопит на радостях, как истый индеец, и сломя голову мчится пополнить мою коллекцию бабочек. А по вечерам при свете огней на пароходе происходят настоящие оргии. Целые тучи ночной мошкары облепляют лампы и вокруг них на стенах образуют живую мозаику сказочной красоты.

Кого только нет среди наших крылатых гостей! Тут и ночные бабочки, и шелкопряды, и толстые жуки, гудящие в полете, и ошалевшая от яркого света саранча, и хищные богомолы. То вдруг загудит над головой колоссальная бабочка бражник, величиной без малого с нашу ласточку, или огромная — в две ладони — бабочка калиго с глазами совы на крыльях. Все это отправляется в мою коллекцию.

Как-то Чикиньо принес необыкновенно красивую бабочку из семейства агриас. При виде этого редкого сокровища у меня глаза разгорелись. Но, увы, незадачливый охотник сломал ей крылья.

— Чикиньо! — завопил я. — Что ты натворил!

— Неважно! — успокаивал меня мальчик. — На Рио-Жавари, [33] где живет мой отец, таких бабочек сколько угодно.

Может быть, там этих бабочек действительно много, но пока что Чикиньо изуродовал настоящее сокровище, за которое я получил бы немало долларов.

Однажды ночью, когда мы проплывали местность Тефе, [34] наше судно атаковали полчища медведок. Они похожи на наших медведок, только раза в два крупнее. Толстые, подвижные, они набились во все щели парохода, их полно в каютах, они забираются под платье, в волосы, кусаются и царапают лицо колючими лапами. Мы топчем их, давим на себе, чувствуя непреодолимое отвращение. Налет продолжался несколько часов, только к утру мы выбрались из этой тучи насекомых и облегченно вздохнули. Медведки исчезли так же внезапно, как налетели, и, к счастью, больше не появлялись.

Таким образом, не сходя с парохода, я уже получил представление о том, что увижу в тропическом лесу, какие чудеса ожидают меня там. Еще не ступив ногой на сушу, я добыл богатейшую коллекцию насекомых.

14. ЧИКИНЬО ИЩЕТ МУРАВЕЙНИК

В первый же день нашего пребывания на пароходе «Белем» я разложил пойманных бабочек на столике и вышел из каюты. Через несколько минут вернулся и… остолбенел: от бабочек остались рожки да ножки. На столе лежали только остатки истерзанных туловищ и обрывки крылышек. Это — муравьи. Они выползли из всех щелей и набросились на моих бабочек.

— Смотри, Чикиньо, что они наделали! — говорю я мальчику, указывая на разгром.

— О, матерь божья из Сан-Паулу-ди-Оливенса! — воскликнул Чикиньо. — Муравьи!

Да, муравьи, муравьи… Тысячи муравьев, больше: миллионы их путешествуют вместе с нами на «Белеме». Пароход буквально пронизан ими. Стоит лишь на минуту оставить где-нибудь мертвую бабочку, как тотчас из стен или из-под пола появляется процессия муравьев и набрасывается на нее — у них какой-то безошибочный, собачий нюх! Они постоянно угрожают моей коллекции, пожирают все отбросы. Счастье еще, что людей не трогают, иначе жизнь на пароходе стала бы невыносимой.